С каждой утратой, человек, уходящий от меня в другую, но тоже полную событий, жизнь, я чувствую странное чувство обязанности, словно я должен вернуть этого человека, словно главный виновник расставания - я, и горе мне, если я не чувствую желания вернуть назад нашу близость; но и испытываю горечь о том, что нельзя сохранить в своей жизни все столь дорогое, вырванное со слезами ссор и примирений, с собой. Все продолжает меняться, и мы вынуждены забывать близких и находить новых друзей, не лучше и не хуже старых. Просто новых. А предыдущие имена стираются из памяти, как номера из потрепанной телефонной книжки.
И все же мне хочется сначала уточнить, что я пишу все это скорее для себя (хотя в этом утверждении, несомненно, есть доля лицемерия, раз я публикую это здесь) и не ставлю целью вспомнить всех. Это работа на несколько десятков томов, может, лишних жизней. Я просто хочу запечатлить тех, кого нельзя забывать. Мне так кажется, что нельзя. Не знаю, почему. Чувствую.
Кого я помню первым, после мамы? Наверно, мой первый друг - Федя из детского сада. В памяти мало, что сохранилось об этом лопоухом и кареглазом мальчишке. "Федя - съел медведя!" - дразнил я его. На тихом часу, полуголые, вылезали из опостылевших кроватей и бегали в туалет, хотя это было запрещено. Не то, чтобы сильно хотелось, но риск этих первых детских приключений нас манил, ведь стоило строгим воспитательницам в коридоре обернуться на шлепанье наших босых ног, и все пропало: сначала нагоняй от воспитательницы, потом от родителей и (самое страшное!) лишение на целую неделю десертов на завтрак. И вот мы, косолапя, перекатывая ступню с пятки на носок, стараясь не смотреть в сторону воспитательниц - обязательно почувствуют! - медленно бежим в сторону туалетов. Потом так же возвращаемся обратно, под завистливые взгляды парней и восхищенные - девчонок.
Впрочем, у нас было много методов убить время на тихом часу. Например - считать до какой-нибудь очень большой цифры шепотом. Кто быстрее. Если сбиваешься - начинаешь снова. Я всегда побеждал Федю, потому что не сбивался и знал все числа до тысячи. Федя не обижался и всегда признавал свое поражение, но, как только нас укладывали спать, снова заеивал наше соревнование.
Помню, как-то на рисовании я сделал что-то не так и меня поставили в угол. Я стоял и изучал стены, рассматривая разные получающиеся из подтеков картинки, выдергивая ниточки, торчащие в краске. Я так этим увлекся, что, когда воспитательница сказала мне сесть обратно, услышал её только с третьего раза, что дало ей повод назвать меня тормозом и рассмешить этим группу. Я помню, как мне стало стыдно-стыдно и обидно, я дико разозлился до сжатых кулаков и сквозь зубы ответил:
-Я не тормоз. И я не выйду отсюда.
-Ну, постой, - продолжала язвить воспитательница, - если хочешь. Небось дома-то все любят, по головке гладят и в попку целуют! - ещё один взрыв хохота и Федя смеётся со всеми. Я сжался и отвернулся в угол, чтобы не расплакаться...
Потом, когда Федя строил из кубиков пирамиду, я разнес эту пирамиду и подрался с ним, подрался первый раз в жизни. И украл у него маленькую железную машинку. Машинка была очень быстрая и с открывающимися дверками. Воровал я тоже первый раз в жизни.
Из-за постоянных жалоб воспитателей родителям пришлось забрать меня из того детского сада и с тех пор Федю я не видел.
Что потом? Наверно, моя первая школа в Ясенево. Саша - огромный боксер. Сломал мне нос в драке, и я наябедничал на него учительнице. Видимо, учительница с ним хорошо поговорила, потому что на следующий день он подошел ко мне и долго извинялся и даже предложил вместе ходить на бокс. Из-за ощущения собственной подлости и дурноты при виде его заискивающих глаз мне стало настолько тошно, что я тогда пообещался больше никогда не жаловаться и все проблемы решать самому. Нарушил я это обещание только один раз, в Южном Бутово, когда против меня ополчилась вся школа и, пока меня не было, парни разорвали мой портфель и растащили тетради и учебники из него по всей раздевалке. Я тогда снова прибег к помощи учительницы, к чести которой нужно отметить, что в конце разноса, который Марина Николаевна устроила, она добавила: "... и главное, что я узнаю об этом от третьих лиц, а не от Артема!", чем очистила мою репутацию и во многом способствовала прекращению травли.
Но я вспоминал Ясенево, школу №1103 им. Соломатина. Карим, низенький узбек, уже с двумя золотыми зубами, который совершенно ужасно читал и писал по-русски. Он очень уважал меня и тянулся ко мне считая, видимо, что я его брат "по крови". Паша Марченко. Амбал с голубыми, честными и добрыми глазами. Почему-то из всех бывших одноклассников его вспоминаю с наибольшей теплотой, хотя никогда не считал его другом. Но он первый всегда протягивал руку, если кто-то падал, делился своими бесплатными завтраками, со всеми, кто его просил, и никогда не начинал драку первый. Помню, Карим как-то вытащил у меня из тарелки в столовой бутерброд с колбасой. Я это заметил и сказал довольно тихо, но твердо:
-Отдай мой бутерброд.
-А он не твой.
-Мой.
-Чем докажешь?
-Ты свой уже сьел. Отдай мне мой бутерброд.
-А может я второй у кухарки выпросил? Не отдам.
-Отдай. Мне. Мой. Бутерброд.
Тут подошел Паша и, посмотрев на нашу ссору, просто сказал:
-Отдай Теме бутерброд. Это его.
Карим немного поприперался, но отдал мои хлеб с колбасой. А Паша просто хлопнул меня по плечу, улыбнулся и пошел на урок. Хорошо он улыбался. Искренне. Но учителя его очень не любили. Учился он из рук вон плохо, к тому же общался с какими-то подозрительными ребятами. Я-то знал, что он добрый человек, но взрослым разве что-то докажешь?
 |
| Я и Миша. 24.05.2006 |
И хотя я не понимал его футбольного фанатства, зато полностью разделял его страсть к нумизматике. Мы искали монеты под окнами, в лесах, в заначках родителей, в деревне и, что удивительно, действительно находили, иногда даже очень ценные экземпляры. Помню наше счастливое окно - в доме, стоявшем недалеко от школы - очень часто мы находили под ним монеты времен Романовых.
Находили под окнами мы не только монеты. Однажды Миша палочкой подцепил с земли резиновый колпачок с какой-то белой жидкостью внутри. Целый год для нас было загадкой, что это. А потом мы узнали, и стало противно ходить под окнами.
С Димой же я больше зависал на тему компьютеров, электронных игр и приставок. Я часто играл у него дома в Сегу или Playstation I. Консьержка его дома была его бабушкой и иногда, когда она болела и не могла сидеть внизу, в холодном и неуютном месте своей работы, там сидели мы с ним и играли в шахматы. Он почти всегда побеждал меня, привив отвращение к этой древней игре.
Что касается Сёмы и Митьки, то это были те самые дворовые друзья, с которыми каждый день играешь в пионербол или волейбол, лазаешь по гаражам и крышам, встречаешься в магазине, у подъезда. Наши родители дружили, и я часто ходил к ним в гости. Сёма был "домашним мальчиком", во многом благодаря назойливой маминой опеке и истеричному характеру. Митю я не знаю так же хорошо, но они с Сёмой были очень похожи. Иногда все вместе, семьями, мы ходили на пикник в Битцевский лес, жарили сосиски. Дети бегали по лесу, лазили на деревья и сражались на палках, а родители сплетничали про каких-нибудь общих знакомых и фотографировали нас. На обратном пути из леса мы набирали полные горсти черноплодной рябины и кидались ею друг в друга, не переставая жевать эту вяжущую рот ягоду.
И со всеми ними, Ясеневскими, я каждое лето играл в футбол, а с первым снегом вставал на коньки. Катались с ледяных горок на ногах, кусках линолеума. Катались на снегокатах наперегонки, тараня друг друга. Свистели, кричали, закидывали друг друга снегом, и валялись в сугробах, азартно набрасываясь на упавшего в сугроб товарища, стараясь утопить его в белой колючей массе, а потом быстро слезали и убегали от возмездия.
Были у меня приятели и помимо школы и родного двора. Я ходил на курсы английского, занятия карате, плавания. Учился в музыкальной и театральной школе. Лучше всего помню уроки "специальности" в музыкалке. У меня была валторна, на которой меня учила играть молодая девушка. Я не вспомню её имени. Помню только её красивые длинные пальцы и всегда её немного грустное, немного строгое лицо, когда я снова приходил на урок не готовый. Она мучила меня по 3-4 часа, выдавливая максимум из четырех занятий в неделю, и под конец урока у меня отваливались руки от этой огромной медной хреновины и неприятно ныли губы, перетруженные напряжением, с помощью которого и рождается звук. Она меня очень любила, хотя очень часто ругала за мою лень. Когда я ушел, она подарила мне свой мундштук на прощание и просила, чтобы я не забывал тренироваться.
После занятий со мной у этой девушки шла по расписанию Настя - красивая и безумно милая девочка, которой я очень завидовал - она играла на блок-флейте, которая весила на порядок меньше моего "медно-духового". Я почти с ней не общался, до тех пор, пока не столкнулся в столовой музыкалки, где мы очень подружились и условились встречаться каждый день после занятий. Сейчас я понимаю, что я ей очень нравился, иначе бы она не решилась, отличница, примерная девчонка, приглашать меня к себе домой после уроков. Но тогда я этого не понимал, или просто не хотел понимать и искренне наслаждался нашей дружбой. Я так ни разу ей и не позвонил, после нашего расставания. Сначала не находил времени, потом потерял номер.
Думаю, останься я в музыкальной школе, нас бы ждал оркестр, гастроли, а потом, кто знает... Но я потерял её телефон, ушел из музыкалки и теперь вряд ли когда-нибудь с ней увижусь.
Почему-то хочется сохранить ещё одно ускользающее воспоминание, воспоминание о Наташе, девочке, с которой я сидел за одной партой в школе. Вечно замкнутая в себе, застенчивая девочка с двумя косичками по плечи и зелёном платье в клеточку. Как-то на переменке девочки подошли ко мне и сказали "по секрету", что Наташка в меня влюбилась. Я, тогда полностью погруженный в книги и учебу, совершенно растерялся и не знал, что делать. Через неделю в меня влюбилась Лера, не менее застенчивая и неуверенная в себе девочка. Потом ещё кто-то из старших классов, я уже не помню имен...
Но мама с папой решили, что жить впятером в двухкомнатной квартире неудобно, что нужно съезжать в трех-комнатную квартиру. Они нашли эту квартиру в Южном Бутово и назначили дату переезда.
Конечно, я не был в большом восторге. Но почему-то понимал, что это неотвратимо и, главное, правильно. Я пообещал звонить друзьям и уехал много южней и западней Ясенево.
Долго у меня не было времени связаться, на новом месте было много проблем. А когда позвонил, оказалось, что друзья уже тоже переехали и никто не знает куда.
Только через год я нашел их в контакте. Миша поступил в гимназию (куда мы поступали вместе, но я сдал экзамены на 5/5/2, а он 4/4/4, и я из-за двойки по математике не прошел). Он стал больше учится, у него появились новые друзья. Резко повзрослевший, он находил все меньше времени на общение со мной, а вскорости и совсем пропал.
Что касается Димы, то он ушел в большой спорт и я тоже о нём больше не слышал, только потом как-то прочитал в газете, о каком-то кубке, который они со своей футбольной командой выиграли, и с некоторой гордостью вспомнил о наших матчах.
С Сёмой я виделся год назад. Он сильно вымахал и немного располнел. Его мама окончательно сделала из него своё дитя, благодаря чему психологический возраст Сёмы законсервировался на уровне всё того же пятиклассника, только много более апатичного и знающего теперь уже высшую математику, благодаря усилиям мамки и её репетиров, усиленно готовящих Семёна в Бауменку.
Пашка угодил в тюрьму, я так и не узнал, за что. Наверно, подставили свои же друзья.
Карима сбила машина. Я точно знаю, что он попал в больницу в тяжелом состоянии, мне рассказывал про это Миша, но больше я ничего не слышал.
Наташа ушла в кулинарное училище. Я встретился с ней на улице, когда подрабатывал промоутером. Я раздавал рекламки "Media Markt", а она "мВидео". Я не сразу узнал ту застенчивую девчонку с косичками в этой стройной рыжей девушке с большими, черными глазами, подведёнными тушью. Мы немного поговорили, пока не подошел её парень. Я пожелал ей удачи и больше с ней не пересекался.
Как мне рассказывали, из самой скромной недотроги Леры, когда-то мило красневшей в моём присутствии, выросла стервозная шлюха, настоящая сердцеедка в постоянно-вызывающей одежде и с ярким макияжем, употребляющая наркотики и зависающая на каких-то диких рэйвах и оргиях...
Уже наступило утро... Только сейчас, отвлёкшись, наконец, от своего повествования, я окончательно понял, за какую невыполнимую задачу взялся. Невозможно упомянуть всех, кто когда-то был в моей жизни. Всё равно кого-то приходится оставить за бортом. Да и текст не способен передать ту яркость, с которой возникают в моей голове все эти образы. За каждом из них стоит, пусть не сто, не десяток историй, но даже, если история одна, она - моя история. И как бы я не ухищрялся в причастных оборотах, истории останутся только проекцией моих воспоминаний на ваш опыт. И мне немного грустно, потому что теперь, когда эти люди ушли, я чувствую одиночество, вспоминая нас. Что, как не общая память делает людей близкими? Что, как не лог приключений, "взаимных болей, бед и обид", общих радостей и общего счастья, делает нас близкими, дает возможность доверять и быть доверенными?
Как грустно, когда всё это богатство остаётся тебе одному.
Комментариев нет:
Отправить комментарий