Questo è tutto ciò che rimane.

  Сколько их было?, людей, затронувших мою душу и ушедших из неё?
  С каждой утратой, человек, уходящий от меня в другую, но тоже полную событий, жизнь, я чувствую странное чувство обязанности, словно я должен вернуть этого человека, словно главный виновник расставания - я, и горе мне, если я не чувствую желания вернуть назад нашу близость; но и испытываю горечь о том, что нельзя сохранить в своей жизни все столь дорогое, вырванное со слезами ссор и примирений, с собой. Все продолжает меняться, и мы вынуждены забывать близких и находить новых друзей, не лучше и не хуже старых. Просто новых. А предыдущие имена стираются из памяти, как номера из потрепанной телефонной книжки.

  И все же мне хочется сначала уточнить, что я пишу все это скорее для себя (хотя в этом утверждении, несомненно, есть доля лицемерия, раз я публикую это здесь) и не ставлю целью вспомнить всех. Это работа на несколько десятков томов, может, лишних жизней. Я просто хочу запечатлить тех, кого нельзя забывать. Мне так кажется, что нельзя. Не знаю, почему. Чувствую.




  Кого я помню первым, после мамы? Наверно, мой первый друг - Федя из детского сада. В памяти мало, что сохранилось об этом лопоухом и кареглазом мальчишке.  "Федя - съел медведя!" - дразнил я его. На тихом часу, полуголые, вылезали из опостылевших кроватей и бегали в туалет, хотя это было запрещено. Не то, чтобы сильно хотелось, но риск этих первых детских приключений нас манил, ведь стоило строгим воспитательницам в коридоре обернуться на шлепанье наших босых ног, и все пропало: сначала нагоняй от воспитательницы, потом от родителей и (самое страшное!) лишение на целую неделю десертов на завтрак. И вот мы, косолапя, перекатывая ступню с пятки на носок, стараясь не смотреть в сторону воспитательниц - обязательно почувствуют! - медленно бежим в сторону туалетов. Потом так же возвращаемся обратно, под завистливые взгляды парней и восхищенные - девчонок.
Впрочем, у нас было много методов убить время на тихом часу. Например - считать до какой-нибудь очень большой цифры шепотом. Кто быстрее. Если сбиваешься - начинаешь снова. Я всегда побеждал Федю, потому что не сбивался и знал все числа до тысячи. Федя не обижался и всегда признавал свое поражение, но, как только нас укладывали спать, снова заеивал наше соревнование.
  Помню, как-то на рисовании я сделал что-то не так и меня поставили в угол. Я стоял и изучал стены, рассматривая разные получающиеся из подтеков картинки, выдергивая ниточки, торчащие в краске. Я так этим увлекся, что, когда воспитательница сказала мне сесть обратно, услышал её только с третьего раза, что дало ей повод назвать меня тормозом и рассмешить этим группу. Я помню, как мне стало стыдно-стыдно и обидно, я дико разозлился до сжатых кулаков и сквозь зубы ответил:
-Я не тормоз. И я не выйду отсюда.
-Ну, постой, - продолжала язвить воспитательница, - если хочешь. Небось дома-то все любят, по головке гладят и в попку целуют! - ещё один взрыв хохота и Федя смеётся со всеми. Я сжался и отвернулся в угол, чтобы не расплакаться...
  Потом, когда Федя строил из кубиков пирамиду, я разнес эту пирамиду и подрался с ним, подрался первый раз в жизни. И украл у него маленькую железную машинку. Машинка была очень быстрая и с открывающимися дверками. Воровал я тоже первый раз в жизни.
Из-за постоянных жалоб воспитателей родителям пришлось забрать меня из того детского сада и с тех пор Федю я не видел.
  Что потом? Наверно, моя первая школа в Ясенево. Саша  - огромный боксер. Сломал мне нос в драке, и я наябедничал на него учительнице. Видимо, учительница с ним хорошо поговорила, потому что на следующий день он подошел ко мне и долго извинялся и даже предложил вместе ходить на бокс. Из-за ощущения собственной подлости и дурноты при виде его заискивающих глаз мне стало настолько тошно, что я тогда пообещался больше никогда не жаловаться и все проблемы решать самому. Нарушил я это обещание только один раз, в Южном Бутово, когда против меня ополчилась вся школа и, пока меня не было, парни разорвали мой портфель и растащили тетради и учебники из него по всей раздевалке. Я тогда снова прибег к помощи учительницы, к чести которой нужно отметить, что в конце разноса, который Марина Николаевна устроила, она добавила: "... и главное, что я узнаю об этом от третьих лиц, а не от Артема!", чем очистила мою репутацию и во многом способствовала прекращению травли.
Но я вспоминал Ясенево, школу №1103 им. Соломатина. Карим, низенький узбек, уже с двумя золотыми зубами, который совершенно ужасно читал и писал по-русски. Он очень уважал меня и тянулся ко мне считая, видимо, что я его брат "по крови". Паша Марченко. Амбал с голубыми, честными и добрыми глазами. Почему-то из всех бывших одноклассников его вспоминаю с наибольшей теплотой, хотя никогда не считал его другом. Но он первый всегда протягивал руку, если кто-то падал, делился своими бесплатными завтраками, со всеми, кто его просил, и никогда не начинал драку первый. Помню, Карим как-то вытащил у меня из тарелки в столовой бутерброд с колбасой. Я это заметил и сказал довольно тихо, но твердо:
-Отдай мой бутерброд.
-А он не твой.
-Мой.
-Чем докажешь?
-Ты свой уже сьел. Отдай мне мой бутерброд.
-А может я второй у кухарки выпросил? Не отдам.
-Отдай. Мне. Мой. Бутерброд.
Тут подошел Паша и, посмотрев на нашу ссору, просто сказал:
-Отдай Теме бутерброд. Это его.
  Карим немного поприперался, но отдал мои хлеб с колбасой. А Паша просто хлопнул меня по плечу, улыбнулся и пошел на урок. Хорошо он улыбался. Искренне. Но учителя его очень не любили. Учился он из рук вон плохо, к тому же общался с какими-то подозрительными ребятами. Я-то знал, что он добрый человек, но взрослым разве что-то докажешь?

Я и Миша. 24.05.2006

Михыч, Дима. Так звали моих лучших друзей в Ясенево. А так же Митяй и Сёма. С Михычем мы часто творили разного рода пакости - то выливали чернила на сушащиеся бельё соседей снизу, то кидали водяные бомбочки на прохожих, то надевали напалечники на выхлопные трубы машин и смотрели, как резинка с громким хлопком рвется, и хозяин машины с очумевшими глазами бежит смотреть, в чем дело. А как мы шутили на уроках, на пальцах рассказывая какую-нибудь шутку, иногда через весь класс, доводя друг друга до колик! Из-за того, что смеятся нельзя, становилось ещё смешней, и не раз мы доходили до такого состояния, что, покажи нам палец, и мы сползли бы под парты, еле сдерживая смех, что и происходило под конец самых скучных уроков. Миша пытался заразить меня футболом, но я из всех его страстных речей уловил только то, что ЦСКА лучшая команда всех времен и народов. Я часто приходил к нему домой, где он с матерью жил в коммуналке. Я кушал с ним суп, который его мама готовила, и мы вместе садились делать уроки, или смотреть мультики, или ставить опыты с электричеством, или играть в солдатиков, которых лепили из пластилина. Я уже сейчас не вспомню точно правила этой игры, помню только, как мы налепляли кусочки пластилина на доску и, передвигая эти кусочки по дереву, давили "солдатов" друг друга.
  И хотя я не понимал его футбольного фанатства, зато полностью разделял его страсть к нумизматике. Мы искали монеты под окнами, в лесах, в заначках родителей, в деревне и, что удивительно, действительно находили, иногда даже очень ценные экземпляры. Помню наше счастливое окно - в доме, стоявшем недалеко от школы - очень часто мы находили под ним монеты времен Романовых.
  Находили под окнами мы не только монеты. Однажды Миша палочкой подцепил с земли резиновый колпачок с какой-то белой жидкостью внутри. Целый год для нас было загадкой, что это. А потом мы узнали, и стало противно ходить под окнами.
  С Димой же я больше зависал на тему компьютеров, электронных игр и приставок. Я часто играл у него дома в Сегу или Playstation I. Консьержка его дома была его бабушкой и иногда, когда она болела и не могла сидеть внизу, в холодном и неуютном месте своей работы, там сидели мы с ним и играли в шахматы. Он почти всегда побеждал меня, привив отвращение к этой древней игре.
 Что касается Сёмы и Митьки, то это были те самые дворовые друзья, с которыми каждый день играешь в пионербол или волейбол, лазаешь по гаражам и крышам, встречаешься в магазине, у подъезда. Наши родители дружили, и я часто ходил к ним в гости. Сёма был "домашним мальчиком", во многом благодаря назойливой маминой опеке и истеричному характеру. Митю я не знаю так же хорошо, но они с Сёмой были очень похожи. Иногда все вместе, семьями, мы ходили на пикник в Битцевский лес, жарили сосиски. Дети бегали по лесу, лазили на деревья и сражались на палках, а родители сплетничали про каких-нибудь общих знакомых и фотографировали нас. На обратном пути из леса мы набирали полные горсти черноплодной рябины и кидались ею друг в друга, не переставая жевать эту вяжущую рот ягоду.
И со всеми ними, Ясеневскими, я каждое лето играл в футбол, а с первым снегом вставал на коньки. Катались с ледяных горок на ногах, кусках линолеума. Катались на снегокатах наперегонки, тараня друг друга. Свистели, кричали, закидывали друг друга снегом,  и валялись в сугробах, азартно набрасываясь на упавшего в сугроб товарища, стараясь утопить его в белой колючей массе, а потом быстро слезали и убегали от возмездия.
 Были у меня приятели и помимо школы и родного двора. Я ходил на курсы английского, занятия карате, плавания. Учился в музыкальной и театральной школе. Лучше всего помню уроки "специальности" в музыкалке. У меня была валторна, на которой меня учила играть молодая девушка. Я не вспомню её имени. Помню только её красивые длинные пальцы и всегда её немного грустное, немного строгое лицо, когда я снова приходил на урок не готовый. Она мучила меня по 3-4 часа, выдавливая максимум из четырех занятий в неделю, и под конец урока у меня отваливались руки от этой огромной медной хреновины и неприятно ныли губы, перетруженные напряжением, с помощью которого и рождается звук. Она меня очень любила, хотя очень часто ругала за мою лень. Когда я ушел, она подарила мне свой мундштук на прощание и просила, чтобы я не забывал тренироваться.
После занятий со мной у этой девушки шла по расписанию Настя - красивая и безумно милая девочка, которой я очень завидовал - она играла на блок-флейте, которая весила на порядок меньше моего "медно-духового". Я почти с ней не общался, до тех пор, пока не столкнулся в столовой музыкалки, где мы очень подружились и условились встречаться каждый день после занятий. Сейчас я понимаю, что я ей очень нравился, иначе бы она не решилась, отличница, примерная девчонка, приглашать меня к себе домой после уроков. Но тогда я этого не понимал, или просто не хотел понимать и искренне наслаждался нашей дружбой. Я так ни разу ей и не позвонил, после нашего расставания. Сначала не находил времени, потом потерял номер.
Думаю, останься я в музыкальной школе, нас бы ждал оркестр, гастроли, а потом, кто знает... Но я потерял её телефон, ушел из музыкалки и теперь вряд ли когда-нибудь с ней увижусь.
Почему-то хочется сохранить ещё одно ускользающее воспоминание, воспоминание о Наташе, девочке,  с которой я сидел за одной партой в школе. Вечно замкнутая в себе, застенчивая девочка с двумя косичками по плечи и зелёном платье в клеточку. Как-то на переменке девочки подошли ко мне и сказали "по секрету", что Наташка в меня влюбилась. Я, тогда полностью погруженный в книги и учебу, совершенно растерялся и не знал, что делать. Через неделю в меня влюбилась Лера, не менее застенчивая и неуверенная в себе девочка. Потом ещё кто-то из старших классов, я уже не помню имен...

  Но мама с папой решили, что жить впятером в двухкомнатной квартире неудобно, что нужно съезжать в трех-комнатную квартиру. Они нашли эту квартиру в Южном Бутово и назначили дату переезда.
  Конечно, я не был в большом восторге. Но почему-то понимал, что это неотвратимо и, главное, правильно. Я пообещал звонить друзьям и уехал много южней и западней Ясенево.
Долго у меня не было времени связаться, на новом месте было много проблем. А когда позвонил, оказалось, что друзья уже тоже переехали и никто не знает куда.
  Только через год я нашел их в контакте. Миша поступил в гимназию (куда мы поступали вместе, но я сдал экзамены на 5/5/2, а он 4/4/4, и я из-за двойки по математике не прошел). Он стал больше учится, у него появились новые друзья. Резко повзрослевший, он находил все меньше времени на общение со мной, а вскорости и совсем пропал.
  Что касается Димы, то он ушел в большой спорт и я тоже о нём больше не слышал, только   потом как-то прочитал в газете, о каком-то кубке, который они со своей футбольной командой выиграли, и с некоторой гордостью вспомнил о наших матчах.
  С Сёмой я виделся год назад. Он сильно вымахал и немного располнел. Его мама окончательно  сделала из него своё дитя, благодаря чему психологический возраст Сёмы законсервировался на уровне всё того же пятиклассника, только много более апатичного и знающего теперь уже высшую математику, благодаря усилиям мамки и её репетиров, усиленно готовящих Семёна в Бауменку.
  Пашка угодил в тюрьму, я так и не узнал, за что. Наверно, подставили свои же друзья.
Карима сбила машина. Я точно знаю, что он попал в больницу в тяжелом состоянии, мне рассказывал про это Миша, но больше я ничего не слышал.
  Наташа ушла в кулинарное училище. Я встретился с ней на улице, когда подрабатывал промоутером. Я раздавал рекламки "Media Markt", а она "мВидео". Я не сразу узнал ту застенчивую девчонку с косичками в этой стройной рыжей девушке с большими, черными глазами, подведёнными тушью. Мы немного поговорили, пока не подошел её парень. Я пожелал ей удачи и больше с ней  не пересекался.
  Как мне рассказывали, из самой скромной недотроги Леры, когда-то мило красневшей в моём присутствии, выросла стервозная шлюха, настоящая сердцеедка в постоянно-вызывающей одежде и с ярким макияжем, употребляющая наркотики и зависающая на каких-то диких рэйвах и оргиях...


 Уже наступило утро... Только сейчас, отвлёкшись, наконец, от своего повествования, я окончательно понял, за какую невыполнимую задачу взялся. Невозможно упомянуть всех, кто когда-то был в моей жизни. Всё равно кого-то приходится оставить за бортом. Да и текст не способен передать ту яркость, с которой возникают в моей голове все эти образы. За каждом из них стоит, пусть не сто, не десяток историй, но даже, если история одна, она -  моя история. И как бы я не ухищрялся в причастных оборотах, истории останутся только проекцией моих воспоминаний на ваш опыт. И мне немного грустно, потому что теперь, когда эти люди ушли, я чувствую одиночество, вспоминая нас. Что, как не общая память делает людей близкими? Что, как не лог приключений, "взаимных болей, бед и обид", общих радостей и общего счастья, делает нас близкими, дает возможность доверять и быть доверенными?
Как грустно, когда всё это богатство остаётся тебе одному.

Ti ricordi?

Mi ricordo.
А ведь недавно я был совсем мальчишкой. Таким, каким его описывают, наверно, разве что Крапивин или Гайдар. Смелый, юркий, бойкий. Благородный.
Почти не врал родителям, много дрался, защищал слабых, возвышенно любил красивых девчонок, и очень много читал книги и мечтал.
Мечтал, как мечтают мальчишки: о дальних странах, которые я повидаю с пиратской галеры, о битвах. Мечтал о красивой смерти в бою, и чтоб меня принесли, израненного, и меня оплакивала жена. Тогда я думал, что это единственное назначение жены - оплакивать павшего в бою мужа.
Мечтал о путешествиях с посохом и котомкой. Сам вырезал себе палку, прятал в рюкзак хлеб с сыром и по-тихоньку сбегал из дома в деревне; вырезал себе луки, мечи. Рубился с крапивой, как воин - с боевым кличем "Граааа!" нападал на неё.
Лазил в дом к соседям, когда их не было дома, через окно. Не знал, что делать с этим огромным домом, который неожиданно становился моим. Ходил по нему, представляя, что я хозяин.
Ходили на рыбалку, я постоянно запутывал леску. Влюблялся в девчонок, всегда безответно. Как Дон Кихот посвящал им подвиги и дрался с мельницами.
По ночам читал под подушкой Джек Лондона, Гарри Гаррисона, Бред Гарта, Брайана Джекса, братьев Стругатских, Николая Гарин-Михайловского и еще десяток писателей, высвечивая текст сначала экраном телефона, а затем карманным фонариком, и портя себе глаза от этого тусклого света. Всегда из-за этого невыспавшийся и вечно не здесь и не сейчас в школе.
Иногда, видимо, под влиянием американских боевиков, играл в супер шпиона, с собственной базой под столом. На базе лежали все необходимые вещи для шпиона - аптечка (коробка для всяких мелочей с приклеенным скотчем бумажным крестом и украденными из домашней аптечки пластырями и бинтами), пластиковый пистолет, набор "пулек" и "куртка шпиона" (до сих пор помню её - зелёно серая олимпийка с разными "шпионскими" нашивками и рисунками, например, запазухой был нарисован чертёж какого-то пистолета, сейчас я думаю, это был какой-то Глок, но тогда я был уверен, что это супер-секретные чертежи, которые нужно доставить в штаб.).
Обожал шашлыки и макдональдс, поэтому был всегда рад приезду отца, это всегда означало либо одно, либо другое.
Помню, как ловил бабочек маме в коллекцию. А как мы с мамой смеялись, когда мой отчим побежал за махаоном через всю поляну, через овраг, размахивая сачком, как маленький ребенок, и все не мог поймать эту огромную и безумно красивую, но шуструю бабочку. Но он все-таки поймал махаона. А через пять лет ушел от нас. Я помню и это. Весь год до этого они ругались почти каждую ночь. Отчим приходил поздно, пьяный и орал на маму. А я заворачивался в одеяло, слушал их и плакал, потому что чувствовал, что ничего не могу сделать. Я боялся, что папа ударит маму. Случалось, что и дрались. А потом весь день ходили по дому не видя и не слыша друг друга.
Тогда я получил ремнём в первый раз. Меня избил отчим, не помню за что. Было очень больно и кожу жгло полосками. Я тогда тоже ходил по дому не видя и не слыша отчима, а потом как-то взял и сказал ему в запале, что он мне не отец, чтобы наказывать. И получил пощечину.
Сейчас думаю, что справедливо получил. Не зря я называл отчима всегда папой и до сих пор называю. Он любил меня и проводил почти все свободное время со мной.
Но отчим ушел и мама стала злая. Она кричала на меня, била. Я часто стал получать палкой, ремнем или просто кулаками. "Я не бью, я наказываю" -  говорила мама. И это длилось долго, пока я не научился не боятся боли, и в один день, когда мама схватила ремень я не стал прятаться в углу, а спокойно стоял и ждал, пока она выместит злость. Все тело жгло ударами, но я не сдвинулся с места и ждал, пока мама устанет. А потом собрал свои вещи и первый раз ушел из дома.
Конечно после того случая совсем меня бить мама не перестала, но зато я больше не боялся побоев и криков матери "Вали из моего дома!". Я понял, что жить вне дома можно, голодно, холодно, но можно. Наверно с тех пор и появилась моя уверенность, что со мной все будет хорошо. Смог ведь выжить в одиночку. И я полюбил это одиночество.
 Потом пятый класс. Первая девушка. Сколько ей было? Я уже не помню, но звали её, кажется, Саша. Мы с ней очень хорошо общались, и как-то она позвала меня к себе домой, пока её родители были на работе и предложила "поиграть во взрослых". Типо она моя жена, а я её муж. Это было очень странно и непонятно для меня, то, что мы делали. Она сказала, что видела такое  в фильме. Мама разрешала ей смотреть телевизор после одиннадцати.
А дальше... А что дальше? Пьянки, драки на улицах, вечно сломанный нос. Первое предательство лучшего друга. Появление интернета. Секты. Какие-то банды, наркотики. Девушки с малиново-красным ртом. А потом вся эта жизнь.
Со временем прошлое кажется все светлее, а будущее затягивается мраком (с) Хранители.